Эдмунд Купер - Сомнительная полночь [сборник]

Его план был прост. Они нашли неподалеку на берегу подходящий камень. Это был прочный серый валун, который без особого труда поддавался обработке. Из него вытесали клин размером три на шесть дюймов и примерно в дюйм толщиной в самой широкой части. Рукоятку топорика изготовили из двух кусков крепкой, прочной древесины, связанных ремнем, — лезвие легко вгонялось между половинками рукоятки и тоже закреплялось там кожаными ремнями из шкуры кроликотипа.

Это изобретение оказалось даже более удачным, чем они думали. Том усовершенствовал оружие, заострив верхнюю часть рукоятки. После некоторой практики они научились метать топорик так, что он или вонзался в цель лезвием, или втыкался острием.

Том и Эвери сделали восемь таких томагавков — это занятие отнимало у них почти все вечера — и научили Мэри и Барбару пользоваться ими. После этого они почувствовали себя более уверенно и уже не так опасались неожиданного столкновения с золотыми людьми. На открытой местности томагавки были ничуть не хуже дротика или арбалета. Правда радиус их действия не превышал двадцати пяти ярдов.

Когда все обычные утренние дела были сделаны, после обеда, когда было так жарко, что каждое движение требовало усилий, — они обычно отдыхали — иногда по отдельности, иногда вместе.

В это время, после шести, они ходили к морю купаться. Эвери и Том внимательно исследовали маленькую бухточку. Там было мелко — не более пяти футов глубины — на расстоянии примерно сорока ярдов от берега, а потом дно резко обрывалось вниз. Чтобы отметить это место, они установили деревянные буйки, привязав их веревками к тяжелым валунам на дне бухты. Ради безопасности они решили не заплывать за буйки.

Кроме крабов, которые скорее больно кусались, чем были действительно опасны, только один вид морской живности отваживался заплывать в бухточку. Это была красивая, переливающаяся всеми цветами радуги рыба, которая выглядела совершенно безобидно, — но на ее голове, как антенны, торчали усики, которые могли нанести сильный электрический удар. Эвери первый столкнулся с этой рыбой. Он погнался за ней, думая, что она будет удирать. Но этого не случилось. Она повернулась к нему и ударила.

Электрический удар почти парализовал его, но, к счастью, Барбара оказалась рядом и помогла ему выбраться на берег. С тех пор никто не отваживался приближаться к радужной рыбе.

Купальных костюмов у них не было и они сначала попытались сделать их из нижнего белья. Вскоре они отбросили излишнюю стыдливость и стали купаться обнаженными. И скоро их тела стали стройными, подтянутыми и загорелыми.

Мэри привыкла вести дневник. На Земле у нее скопились дневники за десять лет. Внимательные и непостижимые они, те, кто забросил их сюда, видимо, забыли о дневниках, которые были ей дороже всего остального. Но они положили ей в чемодан чистый дневник, рассчитанный на пять лет.

Эвери показалось, что это имеет какое-то особое значение. Но Мэри объяснила, что это обыкновенный дневник, который продают в магазинах, — так что это ровным счетом ничего не доказывало.

Так или иначе, Мэри единодушно выбрали историком лагеря. Теперь она вела не свой личный дневник, а официальный дневник группы.

Первая запись гласила: «Вместе с тремя совершенно незнакомыми людьми я оказалась впутанной в совершенно сумасшедшую историю, похожую на страшный сон. Надеюсь, это скоро кончится. Мне очень страшно». Она сделала эту запись вечером первого дня.

Но теперь они больше не были совершенно незнакомыми людьми. И сон стал реальностью, в то время как Земля превратилась в сон. Страх остался, но он стал меньше. И еще появились ростки товарищества, все большая уверенность в себе и неуловимое живительное волшебство неба, моря, земли…

На Земле Барбара запоем читала мистические романы. В ее чемодане было около пятидесяти таких книжек — одни она читала раньше, в «той жизни», другие нет, но все они принадлежали авторам, которые ей нравились. Теперь она перечитывала романы снова и снова, — и все остальные тоже — эти фантастические истории о мире, где есть города, магазины, театры, рестораны, квартиры, деревенские дома и — другие люди.

Сюжет и герои не имели значения. Их привлекало лишь описание их повседневной жизни. К несчастью, в большинстве романов этого было очень немного. Тогда на помощь приходило воображение. Если описывался ресторанчик в Сохо, каждый старался как можно ярче и полнее воссоздать его — они с удовольствием придумывали его обстановку, оформление, меню и даже имена официанток.

Так случилось, что это подробное расширение романов превратилось в игру, в которую они с удовольствием играли — наполовину в шутку, наполовину всерьез. Том, который был помешан на автомобилях, точно описывал марки машин, которыми пользовались персонажи книг. Барбара могла подробно описать их гардероб. Мэри выступала экспертом в их развлечениях, а Эвери увлеченно описывал их жизнь и устремления, далеко выходя за границы романа.

Они называли это «Следовательской Игрой». Но это было больше, чем игра. Это был способ создания преходящих реальностей в мире постоянной иллюзии…

Но время шло, и постепенно они привыкли к своей совершенно новой жизни. И они, каждый по очереди, сделали для себя поразительные открытия.

Отчаяние сменилось радостным ожиданием…

Сожаление о том, что миновало, отступило перед удовлетворенностью тем, что есть…

И одиночество растаяло, как утренний туман…

Однажды утром, хотя запасов мяса в лагере было вполне достаточно, Том и Эвери пошли на охоту. И вдруг Том заговорил о том, что, видимо, давно его беспокоило. Они сидели на поваленном дереве и отдыхали; Эвери от нечего делать вырезал узоры на рукоятке своего любимого томагавка.

— Я надеюсь, старина, мы знаем друг друга достаточно хорошо и ты не обидишься, если я тебе кое-что скажу, — начал Том.

Эвери удивленно посмотрел на него. Теперь Том говорил «старина» только если особенно нервничал.

— Мы знаем друг друга достаточно хорошо, чтобы не ходить вокруг да около, — заметил Эвери. — В чем дело?

— Импотенция, — выпалил Том.

— Что?

— Я говорю — импотенция… С Мэри.

— О, прости. Я сразу не понял.

«Это, леди и джентльмены, сады Эдема — но здесь скорее изобилие невротиков, чем яблок», — подумал Эвери.

Том, казалось, был смущен его молчанием. Он, видимо, ожидал чего-то большего.

— Я думал, что можно спросить, — сказал он в отчаянии, — если вы с Барбарой занимаетесь любовью… Я думал, можно спросить.